[2] Амазонка — женский костюм для верховой езды.

[3] То есть, четверкой в ряд, как на античных квадригах, в отличие от обычных в то время запряжек цугом.

[4] Марсала — крепленое десертное вино родом с Сицилии.

[5] Асклепий — бог врачевания.

[6] При уважительном обращении к офицерам приставка «под» опускалась. То есть подпоручика звали «поручик», а подполковника «полковник».

[7] Гару мерген — черный охотник\стрелок. (туркм.)

[8] Женевская конвенция 1864 года, регламентировала облегчение участи больных и раненых на войне

Глава 11

Сказать что Скобелев был просто взбешен значило серьезно погрешить против истины. Нет, прославленный Белый генерал находился в состоянии первобытной ярости, и только присутствие барышень, одна из которых была дочерью личного банкира императора, немного сдерживало его.

— Как прикажете это понимать? — растягивая каждое слово, процедил он.

— Виноваты, — с явным раскаянием в голосе, но вместе с тем твердо отвечал ему Мамацев.

— То-то, что виноваты! Да только не вы один.

— Никак нет, ваше превосходительство! Я был старшим в чине, мне и отвечать за случившееся.

— Не беспокойтесь, за этим дело не станет, — раздувая ноздри от гнева, посулил ему командующий.

— Прошу прощения у вашего превосходительства, — поспешил вставить свои пять копеек Студитский, — но как начальник госпиталя именно я несу ответственность за персонал и находящегося на излечении Карим-хана Мервского.

На лице Скобелева было ясно написано — «ты-то куда лезешь!», но выгораживать друзей было не в его правилах.

— Будьте покойны, господин доктор, ваша деятельность получит должную оценку!

— Ваше превосходительство, господин генерал, Михаил Дмитриевич, миленький, — внезапно затараторила Катя Сутолмина, прижав руки к пышной груди. — Это я во всем виновата, я уговорила Дмитрия Осиповича, то есть, господина полковника Мамацева устроить нам прогулку. А он так любит меня, что просто не смог отказать. Не надо его наказывать, прошу вас! Ведь нас спасли и никто не пострадал… то есть, мой Димочка, конечно, ранен, но ведь не сильно?

Все это было сказано так быстро и таким умоляющим голосом, что генерал-адъютант на секунду смешался. Скобелев, конечно, интересовался дамами и не чурался их общества, но… никогда не понимал. Он вообще считал, что военному не должно заводить семьи, поскольку все мысли настоящего солдата должны быть заняты службой, а разве так бывает, когда рядом с тобой такое ветреное, непостоянное, иной раз даже неразумное, но при этом столь прекрасное существо?!

— Мадемуазель, — начал он, прочистив предварительно горло, и тщательно подбирая слова, — вы себе не представляете, как я рад, что текинцам не удалось захватить вас с баронессой, с тем, дабы продать в гарем какому-нибудь местному сердару или как их там называют!

— Вы, правы, Михаил Дмитриевич, — мягко заметила мадемуазель Штиглиц, — это было непростительное ребячество с нашей стороны и нам очень стыдно, являться причиной вашего беспокойства.

— Что, вы тоже хотите объявить себя виновницей этого происшествия? — не без яда в голосе поинтересовался генерал. — Может кто-нибудь еще, готов взять на себя ответственность?

С этими словами его взгляд остановился на Будищеве. Дмитрий все это время стоял немного в стороне, вытянувшись во фронт, или же, говоря более привычным ему языком — по стойке смирно. Скобелев некоторое время давил непонятного прапорщика взглядом, но тот, казалось, не чувствовал ни малейшего неудобства. Это было непривычно, даже можно сказать раздражало. Но, как ни крути, именно он вовремя вызвал на подмогу охотников, да и сам отличился. Кстати, не в первый раз.

— Теперь с вами, милостивый государь. Раз уж вы догадались послать денщика к Слуцкому, отчего не направили его прямо ко мне?

— И кто бы к вам пустил моего Федора? — вопросом на вопрос ответил моряк.

— Тоже верно, — вынужден был согласиться командующий. — Но как вы догадались, что текинцы попытаются освободить мальчишку?

— Случайно, ваше превосходительство. Уж больно у него вид был хитрый. Сразу видно, что-то затевает.

Бледный как смерть Карим при этих словах попытался было принять независимый и гордый вид, но у него плохо получилось.

— Кстати, а отчего Карим такой квелый? — озаботился здоровьем заложника генерал. — Не помяли, часом?

— Не могу знать, ваше превосходительство! — пожал плечами прапорщик. — Может съел чего несвежего?

— А синяки?

На языке Будищева просто крутилось сакраментальное «есть не хотел», но он все же заставил себя сдержаться и лишь недоуменно пожал плечами, мол, на все воля божья!

— Мальчик неловко упал, — пришел к нему на помощь Студитский, видя, как юный туркмен начинает багроветь от стыда или гнева.

— Бывает, — хмыкнул начавший отходить от гнева Скобелев. — Главное что дедушке не удалось его отбить.

— Дедушка тут может и не причем, — вполголоса заметил Дмитрий, но командующий его все равно услышал.

— Тогда кто?

— Текинцы, ваше превосходительство. Им наверняка поперек… седла, что мервский сердар не хочет послать помощь в Геок-тепе, так что они вполне могли сами взять его в заложники. А парню через местных или маркитантов наплели, мол, освободим.

— Вы полагаете это возможно?

— Возможно всякое, господин генерал, но главарь нападавших очень неплохо говорил по-русски. Если его вдумчиво допросить, то он наверняка расскажет много интересного. И откуда они взяли столько патронов тоже.

— Вы опять за свое? — нахмурил брови Скобелев.

— Так спросить-то можно, — пожал плечами Будищев, приняв как можно более простодушный вид.

— Спросить все можно. На охоту ездить без должного эскорта не нужно.

— Все так делают, — горестно вздохнул прапорщик. — Никакой дисциплины!

— Черт бы вас побрал! — снова вызверился командующий. — Убирайтесь прочь с моих глаз, господа офицеры, и помните: при следующем вашем проступке я вспомню и об этом. Что же до вас, милые барышни, то я в самое ближайшее время намерен отправить вас в Красноводск. Вам там будет безопаснее, да и мне спокойнее.

— Но ваше превосходительство!

— Ничего не желаю слышать!

Покинув штабную кибитку, участники столь необычного происшествия на минуту остановились в нерешительности. После всего пережитого следовало что-то сказать друг другу, но нужные слова отчего-то не находились. Мамацев с немым обожанием смотрел на даму сердца, а та, в ужасе от предстоящей разлуки на него. Будищев искоса поглядывал на внешне равнодушную Люсию, а та, скрывая волнение, нервно теребила шаль. Студитский, взирал на все это добродушно, немного грустно улыбаясь при этом, и только Карим не мог скрывать своих чувств, более всего напоминая волчонка, из зубов которого выдернули кость.

— Нам, кажется, пора, — первым нарушил молчание доктор.

— Вы правы, Владимир Андреевич, — тут же согласилась баронесса. — В госпитале много дел.

— Прощайте, Екатерина Михайловна, — выдавил из себя бравый подполковник, и горячо поцеловал руку мадемуазель Сутолминой.

— Я буду ждать вас, Дмитрий Осипович, — всхлипнула та. — Хоть всю жизнь!

— Честь имею, господа! — обернулся к остальным Мамацев и, сделав общий поклон, вскочил на подведенную ему денщиком лошадь.

Дмитрий хотел было последовать его примеру, но затем спохватился и, сняв притороченный к седлу винчестер, отнес его владельцу.

— Классный девайс! — сказал он непонятную фразу, протягивая оружие Студитскому.

— Оставьте себе, Дмитрий Николаевич, — мягко улыбнулся доктор, и, видя удивление в глазах приятеля, добавил: — Вам он нужнее, да и стреляете вы из него лучше. Нет-нет, отказа я не приму, это подарок!

— Спасибо, — искренне поблагодарил его моряк, после чего повернувшись к баронессе, сделал попытку пошутить: — Интересная у нас вышла прогулка, Люсия Александровна, не находите?

— Я бы сказала страшная, — напряженным голосом ответила ему барышня. — Мы все чуть не погибли из-за этой глупой затеи.